Во имя Бога берите всякую должность, какая б ни была вам предложена, и не смущайтесь ничем. Придется ли вам ехать к черкесам на Кавказ или по-прежнему занять место генерал-губернатора — вы теперь нужны повсюду.
Что же до затруднительностей, о которых вы говорите, то все теперь затруднительно; все стало сложно; везде много работы. Чем больше вхожу умом в существо нынешних вещей, тем менее могу решить, какая должность теперь труднее и какая легче. Для того, кто не христианин, все стало теперь трудно; для того же, кто внес Христа во все дела и во все действия своей жизни — все легко…
Христианское смирение спасет вас повсюду и отгонит то самоослепление, которое находит на многих даже очень умных людей, которые, узнавши только одну половину дела, уже думают, что узнали все, и летят опрометью действовать; тогда как, увы, даже и в том деле, которое, по-видимому, насквозь нам известно, может скрываться целая половина неизвестная. Нет, Бог К от вас отгонит это грубое ослепленье.
И. Прищепа. Русь
Придется ли вам по-прежнему быть генерал-губернатором где-нибудь внутри России — та же христианская мудрость осенит вас. Очень знаю, что теперь трудно начальствовать внутри России — гораздо труднее, чем когда-либо прежде, и, может быть, труднее, чем на Кавказе. Много злоупотреблений; завелись такие лихоимства, которых истребить нет никаких средств человеческих.
Знаю и то, что образовался другой незаконный ход действий мимо законов государства и уже обратился почти в законный, так что законы остаются только для вида; и если только вникнешь пристально в то самое, на что другие глядят поверхностно, не подозревая ничего, то закружится голова у наиумнейшего человека. По вы и тут поступите умно.
Христианское смирение заставит вас и здесь не предаваться покуда выводам гордого ума, но терпеливо обсмотреться. Зная, под каким множеством посторонних влияний находится теперь всяк человек и как все они имеют соприкосновение с отправлением его должности, вы прежде полюбопытствуете узнать каждого из занимающих главные должности, узнать его со всех сторон с его домашней и семейной жизнью, с его образом мыслей, наклонностями и привычками.
Для этого вы не будете употреблять шпионов. Нет, вы расспросите его самого. Он вам скажет все и с вами разговорится, потому что в лице вашем есть уже что-то такое, что внушает к вам доверчивость во всех; с помощью этого вы узнаете то, чего не узнает никогда крикун нахрап, или так называемый распекатель.
Вы не будете преследовать за несправедливость никого отдельно до тех пор, покуда не выступит перед вами ясно вся цепь, необходимым звеном которой есть вами замеченный чиновник. Вы уже знаете, что вина так теперь разложилась на всех, что никаким образом нельзя сказать вначале, кто виноват более других. Есть безвинно-виноватые и виновно-невинные.
По этому-то самому вы теперь будете несравненно осторожней и осмотрительней, чем когда-либо прежде. Вы станете покрепче всматриваться в душу человека, зная, что в ней ключ всего. Душу и душу нужно знать теперь, а без того не сделать ничего. А узнавать душу может один только тог, кто начал уже работать над собственной душой своей, как начали это делать теперь вы.
Если вы узнаете плута не только как плута, но и как человека вместе, если вы узнаете все душевные его силы, данные ему на добро и которые он поворотил во зло или вовсе не употребил, тогда вы сумеете так попрекнуть его им же самим, что он не найдет себе места, куда ему укрыться от самого же себя.
Дело вдруг примет другой оборот, если покажешь человеку, чем он виноват перед самим собой, а не перед другим. Тут потрясешь так его всего, что в нем явится вдруг отвага быть другим, и тогда только вы почувствуете, как благородна наша русская порода, даже и в плуте…
Генерал-губернатор посылается затем, чтобы ускорить биение государственного пульса внутри губернии, привести в быстрейшее движение все правительственное производство в губернских местах как связанных между собою, так и независимых, состоящих под управлением отдельных министерств, дать толчок всему, своим полномочием облегчить затруднительность многих мест в их сношеньях с отдаленными министерствами, не внося никаких новых элементов и ничего не заводя от себя, все заставить обращаться быстрей в законах и границах, уже указанных и определенных… Никогда не был еще так важен и нужен генерал-губернатор, как в нынешнее время. Я вам назову уже несколько подвигов таких, которых никто теперь не может сделать, кроме генерал-губернатора.
А. М. Васнецов. Северный край
Во-первых, ввести всякую должность в ее законные границы и всякого чиновника губернии в полное познанье его должности. Это дело очень не бездельное. В последнее время все почти губернские должности нечувствительным образом выступили из пределов и границ, указанных законом. Одни слишком стали обрезаны и стеснены, другие раздвинулись в действиях в ущерб прочим; прямые места обессилели и ослабели от введения множества косвенных и временных.
В последнее время стали особенно чувствоваться полномочие и развязанные руки там, где нужно препятствовать в действиях, и связанные руки там, где нужно споспешествовать им. Возвратить всякую должность в ее законный круг тем более стало теперь трудно, что сами чиновники сбились в своих понятиях о ней. Получая ее по наследству от предшественника в том виде, какой дал ей последний, они все соображаются более или менее с этим видом, а не с первообразом ее, который уже почти вышел у всех из головы.
От этого многие благонамеренные и даже весьма умные начальники хотели уже уничтожить или вовсе преобразовать те должности, которые следовало только просто возвратить себе. Дело это может произвести только высший и полномочный начальник, если он не пренебрежет вникнуть сам в существо всякой должности…
Всюду могут случиться просмотры, неправда может проскользнуть везде; за самим губернатором могут завестись грехи. И это предусмотрено: есть отдельное лицо, от всех независимое, долженствующее держать себя от всех в стороне, даже и от самого губернатора. Это прокурор, который есть око закона, без которого ни одна бумага не может выйти из губернии. Ни одно производство дел по всем губернским местам не может его миновать. Оно не решено, если он не пометил на всех его страницах свое слово: читал. Никому не подлежит он сам во всей губернии; никому не дает отчета, кроме министра юстиции, с которым одним только в прямом сношении, и всегда может подать протест на все, что ни вершится в губернии.
Словом — все полное, и везде слышна законодательная мудрость, как в установлении самих властей, так и в соприкосновеньях их между собою. Я уже и не говорю о тех учрежденьях, где еще далее простерлось правительственное предвиденье, упомяну только о Совестном Суде, подобного которому не знаю в других государствах. По моему мнению, это верх человеколюбия, мудрости и познанья душевного.
Все те случаи, где тяжело и жестоко прикосновенье закона; все дела, относящиеся до малолетних, умалишенных; все, что может решить одна только совесть человека и где может быть несправедливейший закон; все, что должно быть кончено полюбовно и миролюбиво в высоком христианском смысле, без проволочек по высшим инстанциям — есть уже его предмет.
И как умно, что выбор совестного судьи зависит от дворянства, которое избирает обыкновенно на это место того, на кого падает всеобщий голос, как на человеколюбивого и бескорыстнейшего человека. Как хорошо также, что ему не назначается за это никакого жалованья, никаких наград и что нет здесь никакой мирской приманки человеку.
Одно время мне очень желалось занять это место. Как много можно решить на нем запутаннейших спорных дел. Сами тяжущиеся мимо собственных выгод своих перенесут дело в Совестный Суд, как только пронесется слух, что судья судит истинно по совести и уже прославился мудростью своего Божеского суда. Кому из нас не хочется примириться?
Одним словом, чем больше всматриваешься в организм управления
губерний, тем более изумляешься мудрости учредителей: слышно, что Сам
Бог строил незримо руками государей. Все полно, достаточно, все устроено
именно так, чтобы споспешествовать в добрых действиях, подавая руку друг
другу, и останавливать только на пути к злоупотреблениям. Я даже и
придумать не могу, для чего тут нужен какой-нибудь прибавочный чиновник;
всякое новое лицо тут не у места, всякое нововведение — ненужная вставка. А
между тем нашлись же такие правители губерний, как вы сами знаете, которые
пристегнули ко всему этому множество разных чиновников по особым
поручениям, множество всяких временных и следственных комитетов,
разложили и раздробили действия всякой должности и сбили чиновников так,
что они потеряли и последние понятия о пределах точных своего поприща.
Хорошо, что вы этого не сделали, потому что вы и тогда понимали это дело
лучше других. Вы очень хорошо знаете, что приставить нового чиновника для
того, чтобы ограничить прежнего в его воровстве, значит сделать двух воров
наместо одного. Да и вообще система ограничения — самая мелочная система.
Человека нельзя ограничить человеком; на следующий год окажется
надобность ограничить и того, который приставлен для ограниченья, и тогда
ограниченьям не будет конца. Эта пустая и жалкая система, подобно всем
другим системам отрицательным, могла образоваться только в государствах
колониальных, которые составились из народа всякого сброда, не имеющего
национальной целизны и духа народного, где неизвестны ни самоотверженье,
ни благородство, а только одни корыстные личные выгоды. Нужно оказать
доверье к благородству человека, а без того не будет вовсе благородства. Кто
знает, что на него глядят подозрительно, как на мошенника, и приставляют к
нему со всех сторон надсмотрщиков, у того невольно отнимаются руки. Нужно
развязать каждому руки, а не связывать их; нужно напирать на то, чтобы
каждый держал сам себя в руках, а не то, чтобы его держали другие; чтобы он
был строже к себе в несколько раз самого закона, чтобы он видел сам, чем он
подлец перед своей должностью; словом — чтобы он был введен в значенье
высшей своей должности. А это может сделать только один генерал-
губернатор, если он не пренебрежет постигнуть сам всякую должность в ее
истинном существе и мысленно прослужить сам на месте того чиновника,
которого бы захотел он ввести в полное значенье его должности. Вследствие
этого все ваши сношенья с чиновниками будут самоличны, без всяких
секретарей и мертвой бумажной переписки, а от этого и ваша собственная
канцелярия сделается маленькой и вовсе не будет походить на те чудовищные,
огромные канцелярии, какие заводят другие начальники. Эти же громадные
канцелярии, как вы уже сами знаете, наносят много вреда тем, что отберут у
всех чиновников их дела, образуют собою вдруг новую инстанцию и, стало
быть, новые затруднения, дадут нечувствительно образоваться какому-нибудь
новому полномочному лицу, иногда вовсе ни для кого не зримому, в виде
простого секретаря, но через руки которого станут проходить все дела; у
секретарей явится какая-нибудь любовница, из-за ней — интриги, ссоры, а с
ними вместе и сам черт путаницы, который как тут во всякое время; и дело
кончится тем, что, сверх нанесенья новых беспорядков и сложностей,
пожрется несметное количество казенных сумм. Храни вас Бог от заведенья
канцелярии. Иначе и не объясняйтесь ни с кем, как лично. Как можно
пренебречь разговором с человеком, особенно, если разговор близок к нему
самому, к исполненью его обязанностей и долга, стало быть, близок к самой
душе его? Как можно променять такой разговор на пустые газетные толки и
мертвые речи о всяком вранье, набираемом из лживых европейских
журналов?.. Говорите же так с вашим подчиненным, то есть – наставительно
и питательно его душе! Не забудьте, что на русском языке, — я разумею не тот
язык, который изворачивается теперь в житейском обиходе, и не книжный
язык, и не язык, образовавшийся во время всяких злоупотреблений наших, но
гот истинно русский язык, который незримо носится по всей русской земле,
несмотря на чужеземствованье наше в земле своей, который еще не
прикасается к делу жизни нашей, но, однако ж, все слышат, что он истинно
русский язык — на этом языке начальник называется отцом. Будьте же с ними,
как отец с детьми, а отец с детьми не заводит бумажных переписок и напрямик
изъясняется с каждым из них. Так поступая, введете вы каждого в познанье
его должности и сделаете истинно великий подвиг…
Все европейские государства теперь болеют необыкновенной сложностью
всяких законов и постановлений. Повсюду заметно одно замечательное
явление, а именно: законы собственно гражданские выступили из пределов и
ворвались в области, им не принадлежащие. С одной стороны, они
вторгнулись в область, состоявшую долго под управлением народных
обычаев; с другой стороны, они вторгнулись в область, долженствующую
оставаться вечно под управлением Церкви. Случилось это не насильственно:
разлив гражданских законов произошел сам собою, встретивши повсюду
пустые, себя не ограждавшие места. Мода подорвала обычаи, уклонение
духовенства от прямой жизни во Христе оставило на произвол все частные
отношения каждого человека в его частном быту. Законы гражданские взяли
то и другое, как оставленных сирот, под свою опеку и оттого только стали так
сложны. Сами же по себе они вовсе не пространны, и если возвратится то, что
законным образом должно принадлежать обычаям, и то, что должно поступить
в вечное владение Церкви, тогда их может заключить только одна книга,
которая обнимет одни крупяные уклоненья от общественного порядка и
отношенья собственно государственные. Все до единого теперь видят, что
множество дел, злоупотреблений и всяких кляуз к произошло именно оттого,
что европейские философы-законодатели стали заранее определять все
возможные случаи уклонений, до малейших подробностей, и тем открыли
всякому, даже благородному и доброму, пути к бесконечным и
несправедливейшим тяжбам, которые затевать он прежде почел бы
бесчестнейшим делом, но которые он затевает теперь смело, увидя в каком-
нибудь пункте постановлений возможность и надежду получить когда-то
потерянное добро или же просто только возможность оспаривать владенье
другого. Он уже идет горой, как герой на приступ, и не глядит вовсе на своего
супротивника, хотя бы тот лишился через это последней своей рубашки, хотя
бы он пошел по миру со всей семьей своей. Человеколюбивый производит
теперь бесстыднейшим образом в виду всех жестокое дело и даже им
хвастается, тогда как он устыдился бы и самой мысли о том, если бы
служитель Церкви поставил их обоих лицом ко Христу, а не презренным
выгодам личным и если бы завелось так, как и быть должно, чтобы во всех
делах запутанных, казусных, темных, словом — во всех тех делах, где угрожает
проволочка по инстанциям, мирила человека с человеком Церковь, а не
гражданский закон. Но вот вопрос: как это сделать? Как сделать, чтобы
гражданскому закону отдано было действительно только то, что должно
принадлежать гражданскому закону; чтобы обычаям возвращено было то, что
должно оставаться во власти обычаев, и чтобы за Церковью вновь утверждено
было то, что должно вечно принадлежать Церкви? Словом, как возвратить все
на свое место? В Европе сделать этого невозможно: она обольется кровью,
изнеможет в напрасных бореньях и ничего не успеет. В России есть
возможность… в России может этому дать начало всякий генерал-губернатор
вверенной его управлению области, и как просто: не чем другим, как только
собственной жизнью своей… Так же, как на водворенье обычаев, может
подействовать генерал-губернатор на законное водворенье Церкви в
нынешнюю жизнь русского человека: во-первых, примером собственной
жизни, а во-вторых, — самими мерами, не принудительными и
насильственными, но сильнейшими в несколько раз всяких насильственных…
А.В. Сычев. Монастырь
Что такое обычай, если рассмотреть его строго? Иногда он просто не имеет никакого значенья в нынешнем времени, установлен неизвестно зачем, пришел неизвестно откуда; не слышишь даже авторитета, его утвердившего; иногда он тянется еще от времен язычества, противуположен христианству и всем элементам новой жизни.
И если при всем этом обычай так силен, что его трудно бывает изгладить в продолжение многих лет? Что же, если введется такой обычай, который основан на разуме, единоустно и единодушно будет признан всеми и освящен свыше Самим Христом и Его Церковью? Такой обычай пойдет во веки веков, и не сокрушит его никакая сила, какие бы ни наступили всемирные колебания.
Но этот предмет велик; о нем нужно поговорить умно, а я для того глуп. После, когда, Бог поможет и вразумит меня, может быть, что-нибудь скажу. Работ вам будет много.
Крепитесь и берите твердо должность генерал-губернатора, если только она будет вам предложена. Вы исполните ее теперь именно как следует, и сообразно тому, чего требует само правительство, то есть бодрящею, освежающею силою пронестись но всей области, всех воздвигнуть, всех освежить, всех настроить, всему дать толчок и обратиться потом в другую губернию затем, чтобы и там произвести то же.
Вы сами увидите, что должность эта непременно должна быть временная, иначе она не имела бы смысла, потому что внутренний организм губернии достаточен и полон, и нет надобности в другом управителе, кроме гражданского губернатора. С Богом же, и не бойтесь ничего!.. Христос научит вас, как закалять дело накрепко и навеки.
Будьте отец истинный всем вам подвластным чиновникам и каждому помогите свято и честно исполнить должность свою. Подавайте братски руку всякому освобождаться от его собственных пороков и недостатков. Имейте на всех влияние, но влияние единственно затем, чтобы заставить каждого иметь на самого себя влияние…
Еще скажу вам слово насчет любви и всеобщего расположения к себе, за которыми многие так гоняются. Заискивать любви к себе есть незаконное дело и не должно занимать человека. Смотрите на то — любите ли вы других, а не на то — любят ли вас другие. Кто требует платежа за любовь свою, тот подл и далеко не христианин.
О, как я благодарен за то, что еще от детства вселил в меня Бог непонятное мне самому чувство бежать от всяких неумеренных излияний, даже родственных и дружеских, как от чего-то приторного и неприятного. Как это верно, что полная любовь не должна принадлежать никому на земле. Она должна быть передаваема по начальству, и всякий начальник, как только заметит ее устремленье к себе, должен в ту же минуту обращать ее к постановленному над ним высшему начальнику, чтобы таким образом добралась она до своего законного источника, и передал бы ее торжественно в виду всех всеми любимый царь Самому Богу.
Журнал «Глинские чтения»
